Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-8-

Назавтра по просьбе общественности диспансера доктор Тернер произвела изменения групп по приёму первичных больных. Для этого действа в Израиле используется американизм "интек". Неудивительно, возрождённый иврит каждый день засоряется американскими словечками и терминами. Того и гляди, новому Бен-Йехуде придётся вновь воскрешать язык предков.

Я попросил доктора Тернер разрешить мне принимать одному. Она усмехнулась: "Ты – настоящий одинокий волк. Но когда я в ординатуре только начинала год поликлиники, то заведующий, тогда уже пожилой человек и психиатр с многими десятилетиями, сразу же сказал: "Если врач во время интека один, то он говорит сам с собой". Именно группа позволяет получить намного более полную информацию о больном. Дальше десять лет будешь сидеть с ним один на один. Внутри группы ты - врач, ведущий. Организуй, как хочешь. Их, особенно психологов, надо ставить на место. Отхлестать пару раз по щекам. Всё равно не поможет. Но вместе". Моё молчание знаком согласия не прозвучало, но подневольному делать нечего. "Вот стану завом и всё изменю", - твёрдо решил я.

В мою группу вновь попала психолог Орит – всё так же поражающая меня цветом и фасоном своих одеяний. Ещё один психолог - недавно пришедший в диспансер Дани – усатый брюнет с горбатым носом, животиком, слегка сутулящийся. Социальную службу представляли тоже двое. Продолжавшая со мной Лилит и новенькая арабка Рим - брюнетка лет 23 похожая на еврейку, и даже говорящая без характерного арабского акцента.

Первой пришла невысокая женщина неопределённого возраста – кавказская еврейка: "Мой муж лет 10 назад лечился у вас. Потом бросил. Сейчас опять ничего не делает. Целый день сидит дома, Никого не хочет видеть. Вчера стал говорить, что не хочет жить. Помогите, пожалуйста".

Двух мнений быть не могло: посещение на дому. Врач, само собой разумеется. "Кто со мной?" – обвёл я взглядом группу.

-Давайте я, - вызвалась Рим.

После окончания приёма первичных, вместо общедиспансерных посиделок, на которых каждая группа докладывает о своих случаях, Рим и я, , поехали в посёлок Ор Ехуда, расположенный километрах в 25 от нашего Гиват Менаще.

Холодный, влажный ветер израильской зимы нагнал тучи. Пошёл дождь. В моём немолодом - 1982 года рождения - красном "Рено-5" перестали работать дворники. Вот тогда-то я и понял всю их значимость: скатывающиеся по лобовому стеклу потоки воды не позволяли видеть дорогу. Я останавливался, протирал носовым платком стекло, вскоре мы с ним промокли до последней нитки, проезжал ещё метров 100, и вновь стихия вынуждала повторять всё сначала. Рим с весёлым пониманием воспринимала происходящее. Мне очень понравилось её поведение; не надо водить машину, чтобы понять опасность. В тот раз нам повезло - дождь кончился, и я подумал: "А зачем надо было ехать почти вслепую? Такой риск - совсем и не благородное дело, но дурацкое".

Ор Ехуда – маленькое поселение недалеко от Средиземного моря, километрах в 60 от Тель-Авива и 40 от Хайфы. Глухая израильская провинция, населённая, в основном слабыми слоями населения, небогатыми людьми, рабочими, матерями одиночками, инвалидами, большинству когда-то дали здесь социальное жильё. Проживало в Ор Ехуде много бывших советских, в большинстве – с Кавказа. Разбавляли русскоязычный коллектив выходцы из Марокко, остальных стран севера Африки, немного из Ирака. Процветали в посёлке наркотики, водка и драки. Застроили его жутковатыми израильскими строениями – 3-4 этажными бараками мышиного цвета, внешний вид которых отталкивал взгляд. Представляли они и смертельную опасность - сейсмоопасный район - в случае таинственного подземного обострения грозил обрушить все эти карточные домики в первое же мгновение затеянного им землетрясения.

Центральная улица вытянулась на несколько километров, образуя стержень посёлка. Вызвавшая женщина ожидала нас возле входа в свой "блок" – так называли дома. Квартира на 4 этаже без лифта. Я обратил внимание, что Рим с трудом поднялась вверх – видимо физические нагрузки не значились среди её хобби. Арабы из соседних деревень, в одной из которых проживала и Рим, обитают в 2-3 этажных дворцоподобных строениях, в которых этаж занимает семья или несколько семей, чаще всего отпочковавшихся от материнской ячейки. Беспорядочно разбросанные по площади гроздья этих домов обычно заселены членами одного клана, по-арабски "хамулы".

Трёхкомнатная квартира вернула меня в 70-е советские годы: сервант и сервантик, полированный стол, хрусталь, даже книжная полка с "макулатурной литературой" (кто ныне в России помнит про такую?). Всё привезёно с места рождения.

-Он у себя в комнате, - вытерла слёзы Зина. Мы с Рим переглянулись. "Вы предупреждали о нашем визите?" – спросил я.

-Нет. Сейчас.

Зина прошла в местообитания супруга. "Иди ты на хуй", - послышался грубый мужской голос.

-Но ведь приехали люди, Ханука.

-Ладно, хуй с ними.

-Ну, вот, слышите – виновато улыбаясь, вернулась Зинаида в салон, – Вы уж войдите к нему в контакт. Он сюда не выйдет. Только извините, нехорошо там. Он не убирает и мне не даёт.

-Ничего, ничего, - кивнул я, пропуская Рим вперёд, и тут же осознав всю ошибочность джентльменства в подобном случае.

Н-да, жалко, что противогазы не взяли. В полутёмном – единственное окно закрыто ставней, смердящем каждым своим кубическим миллиметром помещении на кровати с которой наполовину свисал матрас, валялся курящий мужчина. Увидев нас, он повернулся на бок, сплюнул на пол, почти на мои туфли, отбросил не потушенную сигарету – хорошо в Израиле полы каменные, опять перевернулся на спину и подложил руки под голову.

-Как вы себя чувствуете, Ханука? – начал я на иврите.

Хозяин комнаты продолжал пялиться в потолок: "Пошёл ты на хуй",

-Грязное ругательство, - прошептал я Рим, ни слова не понимающей по-русски.

-Это вас эта блядь-дьяволица позвала. Она давно снюхалась с нечистой силой, чтобы извести меня. Подливает яд блядюга. А я сейчас, как встану, как… - ненависть звучала в каждом слове хозяина.

-Спасибо, - произнёс я по-русски и перешёл на иврит, - Пойдёмте, Рим.

В салоне я прошептал хозяйке: "Буду просить, чтобы приехали и забрали его. Но вам рекомендую до того времени дома не находиться. В случае чего – немедленно вызывайте полицию. Уходите. Здесь опасно".

Зинаида кивала и плакала.

-Несчастная женщина, - на лестнице вздохнула Рим.

-Уж это точно, завидовать здесь особенно нечему.

Ветер разогнал тучи. Ярко заблестело солнце. Резко потеплело. Вот она, израильская зима.

-Где вы учились? - начал я разговор.

-В иерусалимском университете.

Я вспомнил, как Лайкин определял дискриминацию по проценту студентов в высших учебных заведениях. Арабов-студентов в Израиле тьма – больше, чем процент в населении. Тем более, в армию им не идти. Потому и спросил: "Поступили сразу после школы?"

-Да. Хорошее было время. Жалко, что прошло.

-Eщё бы,- кивнул я и подумал, - Интересно, она участвовала в антиизраильской деятельности? Арабы-студенты в этом преуспевают. Мои дети после школы загремят на три года, чтобы бегать с ружьём. Охранять будет не только евреев, но и арабов, чтобы они могли спокойно учиться в израильских университетах. Хорошую систему придумал Бен-Гурион.

Дальше разговор не клеился, и мы доехали до диспансера в тишине. Я тут же прошёл к доктору Тернер и рассказал о результатах поездки. Она вызвала Лили, которая не только старший регистратор в диспансере, но и секретарша районного психиатра. как я узнал позднее, на общественных началах, то есть из чистой дружбы с Лидией Тернер, тем более за счёт основной работы. Несмотря на южноамериканское происхождение, Лили великолепно знала иврит – училась в еврейской школе в Аргентине, правда говорила с ярко выраженным акцентом. Кроме того, она отличалась сверх организованностью - во всех документах диспансера и районного психиатра царили идеальный порядок: папочка к папочке, листочек – к листочку. Благодаря Лили каждая бумажка занимала своё место, она всегда знала, где оно, в случае необходимости доставала любой документ в мгновение ока.

В то время Лили развелась с мужем, оставившим её с тремя дочерьми ради женщины моложе его на 20 лет. Меня всегда поражают такие союзы. Что-то "герофильное" (любовь к старикам) должно быть в женщине или мощно харизматическое в мужчине? Или сочетание первого и второго. Не исключено, так же нечто третье и так далее. Ну, и потому что у меня нет харизмы, и мне не удалось повстречать такую женщину, то я завидую столь успешным мужчинам, и не знаю, какого цвета сия зависть. Тема набоковской Лолиты, наверное, не такая уж и редкость, только для большинства мужчин, так и остаётся чисто теоретической.

Как-то Лайкин определил женщин в неравном браке: "Ищущие отца, которого у них не было в детстве. Или наоборот, слишком доминантный и значимый отец создал образ единственно возможного мужчины".

-А если молодой мужчина и старая женщина?

-Это – тяжёлая патология мужчины, - безапелляционно бросил Роман.

Лили писала под диктовку доктора Тернер приказ о принудительном приводе на психиатрическое обследование; не специалист не имеет права просить приказ о принудительной госпитализации. Несколько часов спустя Ханука уже находился, где ему и положено: в закрытом психиатрическом отделении.

-С какой новости начать? С хорошей или плохой? – поправил Лайкин свою богатую, не тронутую даже первой сединой шевелюру. Он любил её и любит.

-C самой лучшей.

-Вот это по-еврейски. Ладно, сам решай, какая из новостей лучше. Во-первых, Штайн возвращается в больницу. И, во-вторых, твоя любимая начальница отделяется от наших "Ворот надежды" (название психиатрической больницы) и присоединяется к больнице "Шпринцак".

-Я давно знаю, что земля шлюхами полна, но не до такой же степени. Откуда дровишки?

-"Из лесу вестимо". Ты забыл что ли, что друг Клайна какой-то чиновник среднего уровня, а то и выше в Минздраве. Но что Штайн уходит с носом тебя не удивляет?

-Помнишь старый, добрый советский анекдот. Расстреляли всех членов политбюро и выкрасили стены кремля в зелёный цвет.

-Помню. Почему в зелёный? Так что со Штайном?

-Ну, должна же существовать хоть какая-то справедливость даже в Израиле. Он ведь палец о палец не ударял.

-Ты совершенно спятил. Как будто бы заведующие должны работать.

-Ну, хотя бы перед выходом на сцену. Он же просто демонстрировал.

-Всё это, конечно, ерунда. Есть какая-то совсем другая причина, нам неизвестная. Совсем и не его поведение. Ты как-то на удивление хорошо думаешь об израильской системе власти.

-Вот в этом ты глубоко заблуждаешься. Отнюдь. Кстати, он не просидел в диспансере и полгода. Чудеса, да и только. Но почему и зачем переводить диспансер?

-Ты как будто бы с луны свалился? Кто виноват и что делать? Твою любимую начальницу в чём-то не удовлетворил мар (господин, иврит) Дахари.

-Ну, да. Завхоз – главарь дурдома.

-Он не просто завхоз, он – административный директор. Не смотри, что он начинал с охранника на воротах.

-Или просто дворника. Говорят, что помогло его продвижению в 80-е годы членство в рабочей партии. Он там какой-то функционер.

-Уж можешь не сомневаться. Кстати, перед тобой раскрываются перспективы: освободилось место заведующего диспансером. Не упусти шанс. Ты думаешь, чего Штайн так дёргается, чтобы стать завом. Заведование, кроме того, что неплохо оплачивается и позволяет сачковать, я уже и не говорю, что сам себе хозяин. Только сдай экзамен и ты в седле. М-да, везёт…

-Дуракам, - продолжил я про себя. Мне послышалась зависть в голосе Лайкина: "Легко сказать, сдай экзамен".

Но удивительное дело. На следующий день после разговора с Лайкиным, утром меня позвала доктор Тернер.

-Илья, - она посмотрела на дверь и продолжила почти шёпотом, - Доктор Штайн не будет заведующим. Я этого не допущу, никогда. Я хочу предложить заведование тебе.

Я так обрадовался, что даже не только не сказал: "Спасибо", но и головой не кивнул.

-|Я не настолько понимаю по-русски, - пожала плечами доктор Тернер.

-Конечно, рад, очень рад, даже больше. Только…

-Ты должен приложить все силы, но пройти вторую ступень с первого раза. Я в тебя верю.

Вернувшись в кабинет, я попросил очередного больного подождать и тут же позвонил Лайкину: "С меня причитается, и много. Ты – пророк".

-Я это знаю, но что конкретно?

Я представил, как он ласково и любовно трогает свой знатный чуб: "Доктор Тернер предложила мне заведование".

-Вот сука! Бортанула-таки Штайна, вот…

-Ты же сам мне и сказал, и говорил о заведовании. Извини, но он палец о палец не ударял…

-Ну, во-первых, то было лишь предположение. Опять ты за своё – не работал. Откуда ты знаешь? Ты что сидел в его кабинете? Кроме того, ты совсем охуел! Где ты видел работающего заведующего? Здесь что, продвинули хоть кого-то за его трудовые успехи? Ты где живёшь?

-Я ещё этого не понял. Как и тебя, кстати, тоже, - сказал я и подумал, - Чего он злится? От зависти что ли? Но почему не завидовал Штайну? А вдруг, и на самом деле, Штайн работал, ведь, на самом деле, не сидело я в его кабинете?

-Ладно, за тебя я рад, но насколько же она опасна. Всё правда. Всё правда. Она – лесбиянка. Она ненавидит всех мужиков. Она погубила мужа. Она играет мужиками. Она рада, когда у мужика инфаркт. Наверное, в детстве её изнасиловал родственник, а в подростковом возрасте произошёл доставивший удовольствие гомосексуальный контакт… н

-На досуге я обсужу с ней все твои предположения. Кстати, почему бы не предположить, что она совокуплялась и с горным козлом?

-А я знаю, почему Кирюшке указали на дверь: на него донесли и накапали. Я даже знаю кто, но тебе не скажу. На счёт горного козла, кстати, не знаю, но с козлами точно. Потому и перешла на коз.

Лайкин раздражал меня всё больше и больше, но возражать ему не хотелось, да и больных следовало принимать. Неприятный осадок от разговора с Романом портил радостное предвкушение грядущего. В перерыве между больными я позвонил жене - наши отношения в последние дни улучшились - и передал ей последние новости.

-Очень хорошо. Он ведь, действительно, ничего не делал, а ты пашешь, как пчёлка.

-Да, пашешь, как пчёлка, это замечательно. Ладно, поживём – увидим. Пока же продолжим. Неожиданно я подумал, что не очень понимаю, почему отношения с женой портятся и отчего они иной раз и улучшаются. Интересно только, как-то бросил ей, что Кирилл не работает. Запомнила.

Без очереди мадам Сегаль привела за ручку свою слабую дочь: "У Ирочки тяжёлое обострение".

-В чём оно проявляется?

-Не ест, не спит, слышит голоса. Беспокойна. Ей надо срочно менять лечение.

-Как вы себя чувствуете? – перевёл я взгляд с матери на дочь.

-Плохо, - испугано посмотрела молодая женщина на свою родительницу, нервно теребя тонкими пальчиками косу.

-Таких сильных ещё не был, - безапелляционно отрезала мадам Сегаль. .

-Не было, - покорным эхом прозвучала Ирина.

-Что вам раньше помогало?

-Ничего, - лихо почти выкрикнула мадам Сегаль.

-У вас есть нехорошие мысли?

-Нет, - дуэтом выпалили женщины. "Никогда и не было. Это всё доктор Нисимова придумала", - зачастила мадам Сегаль.

-Врут, как сивые мерины. Значит есть. Они просто боятся, что я тоже отправлю её в больницу. Мамаша ещё та, - подумал я и спросил, - А что вы имеете в виду под плохими мыслями?

-О самоубийстве, - вздрогнула, как от удара Ирина.

-Даже в самых плохих состояниях у вас не возникали мысли о самоубийстве?

-Вы нам не верите? – агрессия зазвучала в голосе мадам Сегаль.

-При чём здесь вы и при чём здесь вера?

-Как при чём? Я – мама, - истерическим крещендо оглушила меня мадам Сегаль.

-Самое главное в лечение – это не допустить разрушительного поступка, не дай Б-г непоправимого. Вы же сами себе этого никогда не простите, если, - упёрся я взглядом в мадам Сегаль. Это была одна из домашних заготовок доктора Штайна Кирилла, которую я перенял и стал всегда использовать в подобных ситуациях.

-Я не враг моему ребёнку, - тихо проговорила и покраснела женщина.

-Разумеется, но вы и не психиатр и даже не психолог. И знаете, куда вымощена дорога самыми благами намерениями, – говорил я и писал, - Мысли о самоубийстве отрицает. Пришедшая с ней мать тоже отрицает какую-либо опасность дочери. Слово опасность подчеркнул.

-Да, да, да, - крутила головой мадам Сегаль.

-Хорошо. Дам вам очень хорошее лекарство Энтумин (нейролептик – лечение психозов). Оно должно вам помочь. Мы должны встретиться через два дня. Но если у вас вдруг ухудшится состояние или мысли плохие вдруг, то вы появляетесь немедленно, или ночью сами едете в больницу.

-Вот этого нам не надо, доктор, - грубо произнесла мадам Сегаль.

-Я же не тюрьму вам предлагаю. Больницы и устроены для тяжёлых состояний, чтобы спасать жизни. Помните это. Не берите на себя чрезмерной и не оправданной ответственности.

-Только необходимая.

-Мамаша ещё та, - вспомнил я, как на одном из собраний всего диспансера главный психолог Орэла употребила не слышанный мною до того термин: "реверсивная наследственность".

возврат к началу.